Пусть приняла борьба опасный оборот,
Пусть немцы тешатся фашистскою химерой,
Мы отразим врагов. Я верю в свой народ
Несокрушимою тысячелетней верой.
Он много испытал. Был путь его тернист.
Но не затем зовет он родину святою,
Чтоб попирал ее фашист
Своею грязною пятою.
За всю историю суровую свою
Какую стойкую он выявил живучесть,
Какую в грозный час он показал могучесть,
Громя лихих врагов в решающем бою!
Остервенелую фашистскую змею
Ждет та же злая вражья участь!
Да, не легка борьба. Но мы ведь не одни
Во вражеском тылу тревожные огни.
Борьба кипит. Она в разгаре.
Мы разгромим врагов. Не за горами дни,
Когда подвергнутся они
Заслуженной и неизбежной каре.
Она напишется отточенным штыком
Перед разгромленной фашистскою оравой:
«Покончить навсегда с проклятым гнойником,
Мир отравляющим смертельною отравой!»
«…Гитлер походит на Наполеона не больше, чем котёнок, на льва…»
До Гитлера – смотри, куда метнул он, вона! –
Решившего, что он затмит Наполеона,
Дошли жестокие слова:
Котенок, дескать, он, копирующий льва.
«Так я ж не пощажу советских перепонок!
Рычаньем львиным я всех русских оглушу!» –
И Гитлер стал рычать. Рычать? Что я пишу!
Он замяукал, как котенок!
Какой он, к черту, лев? Он даже и не рысь.
Ему мы скоро скажем: «Брысь!» –
Уж не одну его слыхали мы нахвалку.
Ни тени нет у нас сомнения ни в ком,
Что на котенка мы наступим каблуком
И вышвырнем его презрительным пинком
На историческую свалку!
Покорна гитлеровской воле,
На нас – развратна и пьяна –
Пошла фашистская шпана:
«Война недели три, не боле!» –
Иного не было в уме.
Ан воевать пришлось подоле.
Мы встали все на бранном поле
Грозой коричневой чуме.
Уж время близится к зиме,
Свежеют ночи все приметней.
Фашисты корчатся во тьме,
Их дрожь берет в одежде летней.
Они заранее уже
Спасенья ищут в грабеже,
Зломародерские их шайки
С людей сдирают все – фуфайки,
Штаны, жакеты и пальто,
Годится все для этой голи.
«Война недели три, не боле!» –
Ан оказалося не то,
Не то, чего фашисты ждали.
Не то получится и дале:
Зимой, припомнив старину,
Мы ей покажем, рваной швали,
«Молниеносную войну»!
«Гитлеровская партия есть партия врагов демократических свобод, партия средневековой реакции и черносотенных погромов.
И если эти оголтелые империалисты и злейшие реакционеры всё ещё продолжают рядиться в тогу „националистов“ и „социалистов“, то это они делают для того, чтобы обмануть народ, одурачить простаков и прикрыть флагом „национализма“ и „социализма“ свою разбойничью империалистическую сущность.
Вороны, рядящиеся в павлиньи перья… Но как бы вороны ни рядились в павлиньи перья, они не перестанут быть воронами».
Платье, грим, татуировка,
Маскировка,
Ветка, бант…
Уголовная сноровка,
Специфический талант.
Поза! Экое величье!
Лишь венка недостает.
Но… бандитское обличье
Людоеда выдает.
За свободу, за культуру
Бой ведя, – рука тверда! –
Эту полную фигуру
Мы угробим навсегда!
Что ни карман, то кладовая
Вещей награбленных – рубах,
Чулок, часов… Какой размах!
Тип! Иллюстрация живая
В наш уголовный альманах!
Хотя прикрыты черной каской
Его бандитские глаза,
Он видит все. Крадет с опаской:
Вдруг – партизанская гроза!
Но подлеца гроза не минет,
Когда фашистскую змею
Страна Советов опрокинет
И на ее гнездовье двинет
Всю силу гневную свою!
Как фрейлейн Берте летом
Завидовали все!
Шел разговор при этом
Не о ее красе.
Таких же три урода,
Как и она сама, –
Есть на уродов мода! –
От Берты без ума.
Ответ был ею точный
Дан каждому из них:
«Ты, верю, фронт Восточный
Прославишь, мой… жених!»
В «грабьармии» все трое.
Разбойный пыл их лют.
Невесте три «героя»
Подарки с фронта шлют.
Соседкам был понятен
Ее святой экстаз:
Подарков вид приятен.
На них кровавых пятен
Не видел Бертин глаз.
«Шаль!! – Берта отмечала. –
Ботинки! Мой размер!»
И в письмах отвечала:
«Спасибо! Данке зер!»
Наставит междометий
(Разжегся аппетит!).