Том 5. Стихотворения 1941-1945. Статьи - Страница 48

У тов. Войтоловского в его записках правдиво и художественно изображено, как народ воевал «за черт знает что» и как он ума набирался.

Многое из записок этих может быть использовано и нашими агитаторами.

Следовало бы даже из трех томов выбрать особый сжатый сборничек, который был бы весьма и весьма подходящ для изб-читален.

Да мало ли как мог бы быть использован неисчерпаемый материал, заключенный в этих записках.

Сам я сюжет для моей сказки «Болотная свадьба» взял отсюда. Есть еще в записках сказка «Хут». Гениальнейшее народное символическое изображение мировой войны. Я на него давно нацелился. Материала хватит не на меня одного.

Записки должны быть всесторонне использованы.

Предисловие ко второму тому

В предисловии к первому тому настоящих «походных записок» я писал. «Ни историку, ни психологу, ни тем более художнику, желающему понять, истолковать, изобразить настроение многомиллионной массы, брошенной в пекло империалистической бойни, нельзя будет миновать записок тов. Войтоловского. Но и каждый читатель, который непосредственно к ним обратится, получит неисчерпаемое удовольствие и неоспоримую пользу».

Многочисленные печатные отзывы о первом томе отличались редким единодушием, горячо и сочувственно подтверждая мои слова. Никто, однако, из рецензентов недосказал того, чего я в предисловии не мог сказать в силу ряда причин, среди которых редчайшая скромность автора «походных записок» занимала не последнее место.

Досказал недосказанное… Максим Горький. Досказал так, как только мог досказать такой, как он, громадный и исключительно чуткий ко всему талантливому писатель. Вот отрывок из его письма, адресованного автору «записок»:

«С потрясающим увлечением прочитал Вашу книгу. Думаю, что Вы дали ею все основания для того, чтоб сердечно поздравить Вас с работой замечательно удачно сделанной и, бесспорно, имеющей глубочайшую историческую важность.

Большие слова? Не бойтесь. Для меня Ваша книга совершенно покрывает высоко ценимую мною работу Федорченко „Народ на войне“, да и вообще это самое ценное, что сказано у нас – и всюду – о мужике на войне…

Объективизм, с которым Вы пишете, это почти объективизм художника; местами я вспоминал „Войну и мир“ Л. Толстого.

Честь Вашему мужеству! Ибо книга, помимо всех ее достоинств, написана и мужественно… Правда ее ослепляет и очень многому учит.

Нет, – хорош русский писатель, когда он смотрит зорким, честным глазом!»

Так отозвался Максим Горький. Действительно, «большие слова» сказал добрейший Алексей Максимыч. Однакож я уверен, что, ознакомившись с настоящим, вторым, томом «походных записок» Л. Н. Войтоловского, сам Алексей Максимыч – да и остальные вдумчивые читатели – найдут даже в этих «больших словах» недосказанность, недооценку.

Перед нами – это уже теперь совершенно ясно! – не просто «работа, замечательно сделанная… почти с объективизмом художника», а большое полотно большого писателя, медленно развертывающаяся, широчайшая, не «почти», а насквозь подлинно-художественная эпопея, в которой, как, пожалуй, ни в какой другой книге, нашли художественно-правдивое отображение – «все липовое: и цари, и святые, и штабы», вся бестолочь прежней русской жизни, бесконечная выносливость и житейская мудрость простого народа, столь же бесконечная бездарность и подлость правящего класса и последние – то «наступательные», то «оборонительные» – судорожные, несмысленные и между собой не связанные движения гигантского государственного организма, в котором центрально-нервная система замирала в последних стадиях паралича.

Развал… Обреченность… Гибель…

И вот в эту-то злую пору у народа, у наилучшей его части, брошенной на голый, беззащитный, безоружный, «убойный» фронт, «обмокла кровью душа… и пошли думки разные…»

Любовно подслушанные и правдиво записанные Л. Н. Войтоловским, эти народные думки производят на нас, читателей, потрясающее впечатление.

Претворенные народом в живое и спасительное действие, эти думки привели погибавшую, парализованную Россию к потрясающему событию.

Имя этому событию – Октябрьская революция.

О революционно-писательском долге

Мне предложили написать предисловие к собранным в одну книжечку моим разновременным высказываниям о писательской работе. Я не поклонник предисловий. Хорошая книга и без предисловия хороша, а плохой книге никакое предисловие не поможет.

Перелистывая корректурные листки моей книжки, я вижу, как много можно бы и надо бы было досказать по существу основной ее темы. Удастся ли мне урвать когда-либо время для этого, не знаю. О писательской работе так много пишут, что умножать эти разглагольствования – порой никчемные – у меня нет особой охоты Мне больше нравится тот юбиляр-музыкант, мастер играть на трубе, который в ответ на все юбилейно-музыкальные разговоры о его мастерстве скромно ответил: «Что, собственно, ко всему тому, что сказано вами о моей работе, я могу добавить? Лучше я вам сейчас сыграю на моей трубе». И сыграл. Хорошо сыграл, как мастер своего дела.

Писатель прежде всего должен уметь играть на своей трубе, то есть на своем инструменте. Писательский инструмент – слово. И первый совет начинающему писателю: научись словесным инструментом владеть. Учеба эта трудная и длительная. Основные пособия – жизнь и хорошие книги. Распространяться на эту тему я не стану. В моем «вместопредисловии» я хочу сказать несколько слов об одном: о революционно-писательском долге.